Неточные совпадения
— Долли, постой, душенька. Я видела Стиву, когда он был влюблен в тебя. Я помню это
время, когда он приезжал ко мне и плакал, говоря о тебе, и какая
поэзия и высота была ты для него, и я знаю, что чем больше он с тобой жил, тем выше ты для него становилась. Ведь мы смеялись бывало над ним, что он к каждому слову прибавлял: «Долли удивительная женщина». Ты для него божество всегда была и осталась, а это увлечение не души его…
— «Ничтожный для
времен — я вечен для себя» — это сказано Баратынским — прекрасным поэтом, которого вы не знаете. Поэтом, который, как никто до него, глубоко чувствовал трагическую
поэзию умирания.
Он говорил, что «нормальное назначение человека — прожить четыре
времени года, то есть четыре возраста, без скачков, и донести сосуд жизни до последнего дня, не пролив ни одной капли напрасно, и что ровное и медленное горение огня лучше бурных пожаров, какая бы
поэзия ни пылала в них».
Может быть, оно и
поэзия, если смотреть с берега, но быть героем этого представления, которым природа
время от
времени угощает плавателя, право незанимательно.
Оттого-то национальные чувства со всеми их преувеличениями исполнены
поэзии в Италии, в Польше и в то же
время пошлы в Германии.
Об застое после перелома в 1825 году мы говорили много раз. Нравственный уровень общества пал, развитие было перервано, все передовое, энергическое вычеркнуто из жизни. Остальные — испуганные, слабые, потерянные — были мелки, пусты; дрянь александровского поколения заняла первое место; они мало-помалу превратились в подобострастных дельцов, утратили дикую
поэзию кутежей и барства и всякую тень самобытного достоинства; они упорно служили, они выслуживались, но не становились сановитыми.
Время их прошло.
Во
времени перед ссылкой было для меня что-то весеннее и многое было обвеяно для меня
поэзией.
Лавчонка запиралась в одиннадцать часов, и я всегда из бани торопился не опоздать, чтобы найти
время побеседовать со стариком о театре и
поэзии, послушать его новые стихи, поделиться своими.
Недели через две или три в глухой городишко пришел ответ от «самого» Некрасова. Правда, ответ не особенно утешительный: Некрасов нашел, что стихи у брата гладки, приличны, литературны; вероятно, от
времени до
времени их будут печатать, но… это все-таки только версификация, а не
поэзия. Автору следует учиться, много читать и потом, быть может, попытаться использовать свои литературные способности в других отраслях литературы.
Это было первое общее суждение о
поэзии, которое я слышал, а Гроза (маленький, круглый человек, с крупными чертами ординарного лица) был первым виденным мною «живым поэтом»… Теперь о нем совершенно забыли, но его произведения были для того
времени настоящей литературой, и я с захватывающим интересом следил за чтением. Читал он с большим одушевлением, и порой мне казалось, что этот кругленький человек преображается, становится другим — большим, красивым и интересным…
Было
время, когда
поэзия представлялась квинтэссенцией жизни.
Так шло
время, не принося ей облегчения, но зато и не без пользы: она начала сознавать в себе приливы того же живого ощущения мелодии и
поэзии, которое так очаровало ее в игре хохла.
Да, чем дальше подвигаюсь я в описании этой поры моей жизни, тем тяжелее и труднее становится оно для меня. Редко, редко между воспоминаниями за это
время нахожу я минуты истинного теплого чувства, так ярко и постоянно освещавшего начало моей жизни. Мне невольно хочется пробежать скорее пустыню отрочества и достигнуть той счастливой поры, когда снова истинно нежное, благородное чувство дружбы ярким светом озарило конец этого возраста и положило начало новой, исполненной прелести и
поэзии, поре юности.
Придешь — с Александрой Семеновной познакомлю, а будет
время, о
поэзии поговорим.
Грубая же, порочная сторона в характере Зухина до такой степени заглушалась в то
время для меня той сильной
поэзией удальства, которую я предчувствовал в нем, что она нисколько не неприятно действовала на меня.
Потом я несколько охладел к его перу; повести с направлением, которые он всё писал в последнее
время, мне уже не так понравились, как первые, первоначальные его создания, в которых было столько непосредственной
поэзии; а самые последние сочинения его так даже вовсе мне не нравились.
Единственным утешением Бутлера была в это
время воинственная
поэзия, которой он предавался не только на службе, но и в частной жизни.
Первые печатные строки… Сколько в этом прозаическом деле скрытой молодой
поэзии, какое пробуждение самостоятельной деятельности, какое окрыляющее сознание своей силы! Об этом много было писано, как о самом поэтическом моменте, и эти первые поцелуи остаются навсегда в памяти, как полуистлевшие от
времени любовные письма.
Да, теперь
время скверной прозы, а священный огонь
поэзии обрекает на самую подлую нищету.
В те огненные
времена было не до
поэзии, а я все-таки думал напечатать «Петербург», предварительно прочитав его Блоку. Это был законный предлог повидаться с ним, это было моей неотвязной мечтой. Только в 1921 году я познакомился с ним, но весьма мимолетно.
Глумов (садится к столу). Эпиграммы в сторону! Этот род
поэзии, кроме вреда, ничего не приносит автору. Примемся за панегирики. (Вынимает из кармана тетрадь.) Всю желчь, которая будет накипать в душе, я буду сбывать в этот дневник, а на устах останется только мед. Один, в ночной тиши, я буду вести летопись людской пошлости. Эта рукопись не предназначается для публики, я один буду и автором, и читателем. Разве со
временем, когда укреплюсь на прочном фундаменте, сделаю из нее извлечение.
— Как вам сказать?
Поэзия и правда — вот что влекло всех к нему. При уме ясном, обширном, он был мил и забавен, как ребенок. У меня до сих пор звенит в ушах его светлое хохотанье, и в то же
время он
Август покровительствовал
поэзии потому, что сам писал трагедии; и тем не менее его
время было золотым веком римской литературы.
Автор не менее, нежели кто-нибудь, признает необходимость специальных исследований; но ему кажется, что от
времени до
времени необходимо также обозревать содержание науки с общей точки зрения; кажется, что если важно собирать и исследовать факты, то не менее важно и стараться проникнуть в смысл их. Мы все признаем высокое значение истории искусства, особенно истории
поэзии; итак, не могут не иметь высокого значения и вопросы о том, что такое искусство, что такое
поэзия.
В наше
время принято смеяться над украшениями, не проистекающими из сущности предмета и ненужными для достижения главной цели; но до сих пор еще удачное выражение, блестящая метафора, тысячи прикрас, придумываемых для того, чтобы сообщить внешний блеск сочинению, имеют чрезвычайно большое влияние на суждение о произведениях
поэзии.
Наука и искусство (
поэзия) — «Handbuch» для начинающего изучать жизнь; их значение — приготовить к чтению источников и потом от
времени до
времени служить для справок.
Еще гораздо важнее то, что с течением
времени многое в произведениях
поэзии делается непонятным для нас (мысли и обороты, заимствованные от современных обстоятельств, намеки на события и лица); многое становится бесцветно и безвкусно; ученые комментарии не могут сделать для потомков всего столь же ясным и живым, как все было ясно для современников; притом ученые комментарии и эстетическое наслаждение — противоположные вещи; не говорим уже, что через них произведение
поэзии перестает быть общедоступным.
Николев, кроме
поэзии, имел претензию быть и гастрономом, и политиком, и светским человеком, чем, без сомнения, он и был в свое
время.
Государыня заметила, что не под монархическим правлением угнетаются высокие, благородные движенья души, не там презираются и преследуются творенья ума,
поэзии и художеств; что, напротив, одни монархи бывали их покровителями; что Шекспиры, Мольеры процветали под их великодушной защитой, между тем как Дант не мог найти угла в своей республиканской родине; что истинные гении возникают во
время блеска и могущества государей и государств, а не во
время безобразных политических явлений и терроризмов республиканских, которые доселе не подарили миру ни одного поэта; что нужно отличать поэтов-художников, ибо один только мир и прекрасную тишину низводят они в душу, а не волненье и ропот; что ученые, поэты и все производители искусств суть перлы и бриллианты в императорской короне: ими красуется и получает еще больший блеск эпоха великого государя.
Всякое истинное дарование было правом на лестное отличие — и славная Россияда в Ее
время украсила нашу
Поэзию.
Тогда было
время жестокое, но
поэзия была в моде, и ее великое слово было дорого даже мужам кровей.
В начале греческой
поэзии видим мы, правда, взбалмошных Менелаев и Агамемнонов да сладострастных Парисов, из-за которых народы проливают кровь свою; но во
время высшего развития греческой цивилизации являются и Аристофановы поселяне.
В подтверждение своих взглядов они указывают на великие поэмы первых веков человечества, на
поэзию индийскую, еврейскую, греческую и на продолжение их в творениях величайших гениев новых
времен.
Трофеи доставляют победителям возможность давить побежденных своим великолепием, а побежденных заставляют склониться пред силою победителя и признать над собой ее права; в
поэзии в это
время является восторженная ода, воспевающая покорность рабов и вассалов.
С течением
времени народная
поэзия все теряла свое значение, слабела и глохла, а книжная словесность принимала все более широкие размеры и вторгалась с своими определениями во все отделы народной жизни.
Оттого-то и нравится нам доселе
поэзия древнего мира и некоторые фантастические произведения поэтов нового
времени, тогда как ничего, кроме отвращения, не возбуждают в нас нелепые сказки, сочиняемые разными молодцами на потеху взрослых детей и выдаваемые нередко за романы, были, драмы и пр.
Тем не менее народная
поэзия не могла уже остаться неприкосновенною, и позднейшие наросты ясно видны в том, что по основе своей должно относиться к древнейшему
времени.
Во
время языческой древности у русских, как и у всех славян, существовала уже
поэзия народная.
Не зная древней языческой русской
поэзии в ее настоящем, неиспорченном виде, мы можем судить о ней только по аналогии с
поэзиею других славянских племен и по намекам, сохранившимся в том, что до нас дошло от русской древности в изменениях позднейшего
времени.
С течением
времени понятия о том, что можно считать прекрасным в
поэзии, несколько изменились, в народных песнях признали действительные их достоинства и стали по всей России собирать их.
Такого рода вопрос могут предложить многие, потому что многие считают
поэзию и вообще искусство пустым препровождением
времени, прихотью, роскошью, не имеющею никакого существенного значения в жизни. Для того чтобы ответить на это предубеждение, нужно обратиться к самым началам, на которых основывается существование
поэзии, и объяснить, в чем состоит существо ее и в чем заключается большее или меньшее достоинство поэта.
Так хорошо умел Белинский понять Кольцова еще в то
время, когда прасол-поэт не написал лучших произведений своих. Лучшие пьесы из напечатанных тогда были: «Песня пахаря», «Удалец» и «Крестьянская пирушка». И по этим-то пьесам, преимущественно, умел знаменитый критик наш определить существенный характер и особенности самородной
поэзии Кольцова.
Блажен!.. Его душа всегда полна
Поэзией природы, звуков чистых;
Он не успеет вычерпать до дна
Сосуд надежд; в его кудрях волнистых
Не выглянет до
время седина;
Он, в двадцать лет желающий чего-то,
Не будет вечной одержим зевотой,
И в тридцать лет не кинет край родной
С больною грудью и больной душой,
И не решится от одной лишь скуки
Писать стихи, марать в чернилах руки...
В такое
время хорошо кататься по полю в покойной коляске или работать на озере веслами… Но мы пошли в дом… Там нас ожидала иного рода «
поэзия».
В настоящее же
время «научиться медицине», т. е. врачебному искусству, так же невозможно, как научиться
поэзии или искусству сценическому.
Ко
времени пикника сердце барона, пораженное эффектом прелестей и талантов огненной генеральши, будет уже достаточно тронуто, для того чтоб искать романа; стало быть, свобода пикника, прелестный вечер (а вечер непременно должен быть прелестным), дивная природа и все прочие аксессуары непременно должны будут и барона и генеральшу привести в особенное расположение духа, настроить на лад сентиментальной
поэзии, и они в многозначительном разговоре (а разговор тоже непременно должен быть многозначительным), который будет состоять большею частию из намеков, взглядов, интересных недомолвок etc., доставят себе несколько счастливых, романтических минут, о которых оба потом будут вспоминать с удовольствием, прибавляя при этом со вздохом...
Утонченный индивидуализм нового
времени, которое, впрочем, стало очень старым, индивидуализм, идущий от Петрарки и Ренессанса, был бегством от мира и общества к самому себе, к собственной душе, в лирику,
поэзию, музыку.
Как гимназистиком четвертого класса, когда я выбрал латинский язык для того, чтобы попасть со
временем в студенты, так и дальше, в Казани и Дерпте, я оставался безусловно верен царству высшего образования, университету в самом обширном смысле — universitas, как понимали ее люди эпохи Возрождения, в совокупности всех знаний, философских систем, красноречия,
поэзии, диалектики, прикладных наук, самых важных для человека, как астрономия, механика, медицина и другие прикладные доктрины.
Туда все
время неслись мысли, там была вся
поэзия и красота жизни.
Дюмон. О прекрасном паже короля Рене [Рене Анжуйский (1408–1480) — король Неаполя, Сицилии и граф Прованский. Двор короля Рене был средоточием искусства и
поэзии своего
времени.]? Помню, помню и готов исполнить желание ваше, только боюсь, чтобы меня не стал передразнивать Вадбольский, как он делал это некогда в Москве, в доме князя Черкасского.